III
Когда в Крыму было все кончено, надобно было взять утвержденную грамоту и от султана. Для этого в 1681 году отправился в Константинополь дьяк Возницын. Но турки не захотели внести в свою утвержденную грамоту статьи о Запорожье, что оно принадлежит государю русскому. Тщетно Возницын настаивал на внесении статьи и не хотел брать грамоты: визирь объявил решительно, что посол или должен взять грамоту, или уехать без грамоты. Возницын обратился за советом к патриархам - константинопольскому, иерусалимскому и александрийскому, которые были все тогда в Цареграде; патриархи присоветовали ему взять грамоту. Посол исполнил совет, но, принимая грамоту у визиря, протестовал: "Я принимаю эту грамоту поневоле и повезу ее к царскому величеству на произволение, не зная, будет ли она годна или нет".
Царское величество производил принять грамоту. В Москве были очень довольны, избавившись от тяжелой и опасной войны с пожертвованием голой степи, ибо такой вид имело тогда уступленное туркам Заднепровье. Виновник этого запустошения западной Украйны, виновник отдачи ее туркам, Дорошенко, жил покойно в Москве.
В октябре 1679 года приезжал к нему дьяк Бобинин с милостивым государевым указом: "Известно великому государю, что ему, Петру, в кормах и питье и в конском корму скудость, и потому великий государь пожаловал его, указал ему быть на Устюге Великом воеводою". Дорошенко поклонился в землю и спросил: "Далеко ль этот Устюг от Москвы и каков город?" "От Москвы с 600 верст и город славный, многолюдный", - отвечал дьяк. "Великий государь, - сказал Дорошенко, - обнадежил меня своею милостию, велел мне быть со всеми родственниками в Соснице, а после приказал быть в Москву на время. А как я видел царские очи, и тогда премногою государскою милостию был обнадежен, указали мне жить в Москве, двор мне дали, корм и питье. Буду бить челом великому государю, чтоб меня на воеводство посылать не изволил: у меня в малороссийских городах три брата родные и родственники, как услышат, то не подумают, что я отпущен на воеводство, а представится им, что я сослан в ссылку, и будет оттого большое дурно на обеих сторонах Днепра. Объявляю я об этом, зная тамошних народов нравы. Яненко великому государю изменил, предался Хмельниченку, и я не таю, что Яненко и Хмельниченко мне родственники. В Соснице у меня было оставлено много имения; из этого имения много взял гетман, много распропало, а если царское величество отпустит меня на воеводство, то и остальное все пропадет. И теперь я в большом сомнении, что из Сосницы и других городов от сродников моих недель с шесть никакой ведомости ко мне не было; а как я буду на таком дальном воеводстве, то и подавно все от меня отступятся и писать ко мне не будут за таким дальним расстоянием". Но после Дорошенко одумался и взял Вятское воеводство.
Другая козацкая знаменитость скоро также сошла со сцены. В сентябре 1680 года приехали в Москву запорожские посланцы, полевой полковник Шербиновский и войсковой писарь Быхоцкий; они привезли известие, что Иван Серко умер 1 августа и на его место выбран Иван Стягайло. Быхоцкий в тайном расспросе сказал: "Когда Серко был кошевым, то от него никакого добра к великому государю не было, а говорить явно никто ему о том не смел, для того что чрез меру, или с допущения божия, или какою его хитростию все его боялися, и что замерит, то и сделает, а если б кто не захотел его слушаться, того бы тотчас убили, потому что в кругу у нас всякому вольность, а если бы на кого Серко что-нибудь затеял, то без всякого розыску смерть тут же в кругу. Серко не хотел добра великому государю, во-первых, за то, что был в ссылке в Сибири; во-вторых, злобился на гетмана за то, что жене его и детям была великая теснота и обида за то, что отнял у Запорожья старинные маетности и промыслы и не присылал запасов. Были к Серку посылки от польского короля, чтоб он ему служил, и кошевой начал думать, как бы в Украйне сделать кровопролитие. Послышав об этом намерении, король прислал к нему из Белой Церкви попа; Серко чрез этого попа обнадежился, послал к королю сына своего и с ним сотню козаков, отзываясь с верною службою и с таким замыслом, чтоб король навел хана с ордою на слободские украинские города, а свои войска послал по Задесенью; Серко же в это время под королевским знаменем пойдет также к слободским городам, и когда малороссийские жители увидят на себя такую тесноту, а про Серку услышат, что он служит королю, то начнут бунт, гетмана убьют, а Серка провозгласят гетманом, обнадежась на то, что он чрез польского короля от турок и татар даст им покой. Сила божия не допустила этого намерения до совершения, мы с судьею Яковом Константиновым поработали тут богу и послужили верно великому государю, до злого намерения Серко не допустили, не дали ему и с Крымом договориться, чтоб быть под обороною турецкого султана. С этих пор Серко пришел в отчаяние, что не мог исполнить свое намерение, и начал хворать, заболел у него левый бок, отчего стал чрезмерно худ. Во время болезни войском не занимался, а постоянно жил в пасеке своей, которая от Сечи в десяти верстах в Днепровых заливах со всякими крепостями. Войско стало негодовать, но он говорил козакам: "Слушайтесь меня, я человек старый и воинский, знаю, что в какое время делать, и так вы добрых молодцов растеряли, что без моего совета посылали их в степь". Король присылал к нему волоха именем Апостольца, который всякими тайными разговорами приводил его к исполнению вышеобъявленных злых дел; мы с судьею узнали об этом от Апостольца, который начал нам говорить, чтоб мы слушались старого воина Серка, что нам прикажет, исполняли бы. Мы спрашивали у Серка, зачем приехал Апостолец, но он нам не объявил, только вычитал свои и войсковые обиды. Незадолго перед смертью Серко велел себе сделать гроб и в нем ложился, говорил, что прежнего себе здоровья не чает, и 1 августа умер в своей пасеке скоропостижно".
и говорил на раде, чтоб запорожцы не держались вперед противных поступков, какие делали при Серке, и чтоб присягнули на верность царскому величеству. "Для чего нам присягать? - раздались в ответ голоса. - Мы великому государю не изменяли и изменять не хотим; а сукон прислано нам мало, поделиться нечем, не будет на человека и по пол-аршину: на Дон великий государь посылает денег, сукон и хлебных запасов много; мы против донских козаков оскорблены". Тут же на раде был гетманский посланец Соломаха; он начал говорить: "Гетман обещается присылать вам хлебные запасы, пошлите только ему сказать, сколько вам в год надобно; и денег будет присылать, из тех, что сбираются с аренд".
Стал говорить кошевой: "Хотите или не хотите великому государю присягу дать? А я от себя дам потому: прежде у бывшего кошевого атамана Ивана Серка с гетманом Иваном Самойловичем была недружба и непослушанье и войску было худо, государева жалованья и от гетмана хлебных запасов не приходило много лет".
"Есть нам за что присягать! - закричала толпа. - К вам, старшим, прислано государево жалованье большое; вы и в Москву посылали бить челом себе о жалованье, а чтоб войску было жалованье, о том челом не били". Кошевой хотел идти в церковь присягать, но его не пустили; сильнее всех мутил войсковой писарь Петр Гук, потому что ему не прислано подарков; но в Москве думали, что в Сечи один только писарь Быхоцкий, и дали ему подарки, не зная, что Быхоцкий был старый писарь, а на его месте давно уже был Гук. На другой день после заутрени собралась другая рада; Гук переменился, начал уговаривать козаков, чтоб принесли присягу, и толпа пошла в церковь целовать крест. Когда Бердяев возвратился, то в Запорожье послали немедленно еще 50 половинок сукон и жалованье Гуку.
Опасная турецкая война, продолжавшаяся во все почти царствование Феодора, разумеется, должна была иметь влияние на отношения России к другим державам. С Швециею шли прежние споры вследствие пограничных столкновений; но тщетно Дания убеждала русское правительство разорвать мир с Швециею: гроза на юге не давала возможности думать о войне на севере. Отказавшись от предложений датских относительно Швеции, московский двор попытался было отвлечь от России силы Турции, вооружив против нее Австрию: боярин Бутурлин ездил в Вену склонять императора к разрыву с Турциею, но получил отказ, под предлогом враждебных отношений Австрии к Франции и бездействия Польши. Но если с западными державами можно было вести дело путем дипломатических переговоров, то на востоке со степными хищными ордами это средство было недействительно, тем более что там же, в степи, жили козаки, которые не спрашивались с государством, когда им надобно было добыть зипун или отмстить за обиду. Мы видели, что новые кочевые соседи России, калмыки, волею-неволею должны были признать над собою власть великого государя и ходить на помощь русским войскам. Правительству нужно было поэтому щадить их, и в 1677 году в Москве с неудовольствием узнали, что между калмыками и донцами началась ссора. С разных мест по Волге начали приходить вести, что козаки ходили громить калмыцкие улусы. Стрелецкие сотники погнали для проведывания; наедут, козаков спрашивают: зачем ходили на калмыков, по какому указу? Козаки, которые подобросовестнее, отвечают: "Государева указа у нас нет, чтоб за калмыками войною ходить, но калмыки чинят нам обиды большие, и мы, не хотя от них обиды терпеть, собрались да и пошли на них войною, а не для ради иного воровства". Другие, менее добросовестные, отвечают: "Мы ходили на калмыцкие улусы войною по указу великого государя, а тот указ у нас на Дону в войске". Разумеется, на Дону никакого указа не было, а был указ в Астрахани, по которому тамошние воеводы отправили голову конных стрельцов Змеева вверх по Волге остановить козаков и поворотить их назад на Дон. Выше Черного Яру Змеев встретил 22 лодки, в них 245 козаков с атаманом Игнатьевым. Змеев объявил им указ великого государя - на калмыцкие улусы войною не ходить, поворотиться в свои козацкие городки и жить с калмыками в миру, потому что они служат великому государю. Козаки отвечали: "Вышли мы на Волгу-реку на калмыцкие улусы для того: в нынешнем году приходили под многие наши козачьи городки калмыцкие люди войною, жен и детей многих в полон взяли, стада отогнали; и мы ходили на них войною по многим задорам, хотели у них отбить из полону жен, детей и стада, и отбили только со 150 лошадей, а жен и детей своих в улусах нигде не застали, и хотели было еще на калмыцкие улусы идти, чтоб отбить жен и детей и остальные стада, но теперь, слыша великого государя указ, на калмыцкие улусы не пойдем, поворотим в свои козачьи городки". И действительно поворотились. В январе следующего 1678 года верный слуга царский, князь Каспулат Муцалович Черкасский, писал к государю, что ездил он в калмыцкие улусы к Аюке и другим тайшам звать их на государеву службу на Крым, но Аюка сказал, что на службу не идет за разореньем от донских и яицких козаков, которые людей у них побили, жен и детей побрали. Царь немедленно отправил князю Каспулату приказ ехать в калмыцкие улусы и помирить калмыков с донскими козаками.
На Волге донцы поворачивались назад, услыхав указ великого государя; но на Яике сильно пахло разинским духом. В июле 1677 года в Москве получена была весть, что воровские козаки, вышедшие из яицких городов, под начальством Васьки Касимова взяли на Яике городок Гурьев (названный так по имени строителя Михайлы Гурьева), государеву казну, пушки, свинец и порох забрали и расположились на Каменном острове в устье Яика; астраханский воевода, князь Константин Щербатов, выслал против них 800 стрельцов в пятнадцати стругах; но в Москве вспомнили о Разине и сильно испугались, выслали в Астрахань боярина Петра Михайловича Салтыкова с приказом идти с великим раденьем и поспешеньем, неоплошно, для того что в Астрахани малолюдно и над воровскими людьми промышлять некем. Голова казанских стрельцов Мамонин нагнал воров на море и поразил. Воры в числе, 230 человек (в том числе 40 раненых) пристали к трухменскому берегу, но трухменцы прогнали их, и они объявились у персидского берега на острове Сары, на котором стоял и Стенька Разин; живя на острове, они выезжали на море воровать; но шах послал на них ратных людей, с которыми у них опять был неудачный бой. В конце года воры явились под Бакою в четырех стругах, но тут их выкинуло на берег, 29 человек, которые забраны жителями и отвезены к шамахинскому хану.
В начале 1679 года из Верхотурья дали знать в Москву, что крестьянский садчик (призывавший и селивший, садивший крестьян) и прикащик одной из слобод Арапов был в Кунгурском уезде в татарской деревне для разных покупок; в эту деревню при нем пришло к татарам десять человек башкирцев и говорили между собою, что на весну они будут воевать Кунгур, сибирские слободы и подгороды; башкирцы говорили: "Чигирин турки и крымцы взяли и государевых людей побили, и мы будем воевать, потому что мы с ними одна родня и душа". Арапов извещал, что все татары и башкирцы кормят лошадей, луки и стрелы делают, и ружья у них много, у всякого человека по две и по три пищали, винтовки. Вслед за тем действительно татары явились на лыжах под Кунгур, взяли острог и деревни вырубили. Летом 1680 года получены были известия, что калмыцкий тайша Аюка заключил мир с крымским ханом, отпустил 1000 человек своих улусников в Крым и две тысячи отправил под русские украйные города, извещали, что Аюка хочет помириться и с уфимскими башкирами, чтоб вместе с ними ходить войною под козачьи городки, под Самару и другие украйные города. В июле месяце больше трех тысяч татар, калмыков и черкес явились под Пензою, сожгли посад и ушли в степь. Башкиры также начали перевозиться за Волгу с луговой стороны на ногайскую. В 1681 году по Тоболу неслись слухи, что башкиры выехали все из улусов вооруженные, остались только те, которые сидеть на конях не могут.
В Южной Сибири продолжалась борьба с киргизами, которые осенью 1679 года опустошали Томский уезд, будучи подведены изменниками, государевыми ясачными людьми. Конные и пешие козаки выступили против разбойников, поразили их и отняли добычу, с потерею пяти человек своих. В то же время другая большая толпа киргизов приступила к Красноярску и к острожкам его уезда; крепостей взять им не удалось, но 16 деревень было сожжено; тубинцы соединились с киргизами; это озлобило красноярских детей боярских и козаков: они взяли тубинских аманатов, вывели за город и расстреляли в виду их родичей. Узнавши об этом, государь велел красноярского воеводу Загряжского посадить в тюрьму на день: зачем выдал аманатов служилым людям, а служилым людям велел сказать: "Довелись из них лучшие люди за ту вину, что аманатов расстреляли, смертной казни; но для нынешней их службы и разорения мы ту вину велели им отдать; и они бы, видя нашу такую премногую милость, нам служили и у тубинских князцов аманатов взяли добрых родов".
На севере самоеды не хотели платить ясака; когда летом 1679 года ясачные сборщики приехали в старый мангазейский город, то к ним явился самоедский князец Ныла и бросил на землю ясак - 76 песцов, тогда как прежде платили соболями и бобрами. "Давайте ясак по-прежнему", - сказали ему сборщики. В ответ Ныла крикнул своим родичам: "Промышляйте над ними!" Самоеды бросились с ножами на сборщиков, но те оттолкнули их, схватили Нылу и убили; родичи его бежали из города, но, собравшись с силами, начали приступать к нему; русские отбивались от них три дня и три ночи; осажденных выручили двое самоедских же князьков, которые ударили на своих и отбили их от города. Другие самоеды осаждали Обдорский городок и свирепствовали против своих, не хотевших действовать заодно с ними против русских.
и зимовье взять. Еще осенью 1675 года якуты убили несколько русских промышленников, и заводчиком оказался родоначальник Балтуга, якут Ярканской волости. К нему отправлены были для разговору двое козаков да несколько мирных якутов; но один из козаков был убит самым варварским образом. Якутский воевода послал на Балтугу отряд из русских и мирных якутов. После долгих переговоров Балтуга прислал аманатов, двоих детей - сына и племянника своего, и объявил, что сам придет, когда захочет; если же русские люди и якуты пойдут на него войною, то он всех побьет и станет драться до последнего ребенка, а живой русским людям не дастся; мирных якутов уговаривал, чтоб они к русским не приставали и на него войною не ходили, если же пойдут, то он и их побьет вместе с русскими. Но смелость не была в уровень с силами. Якутский патриот принужден был бежать перед врагами его свободы и, раненый, был схвачен и привезен в Якутск. Туда же привезли изуродованный труп козака, убитого якутами. Это зрелище взволновало якутских служилых людей, и они подали челобитную: "Посылают нас на твои, великого государя, службы и для ясачного сбора, и в посылки за изменниками в походы ходим; и твои изменники, ясачные и неясачные иноземцы, нас побивают до смерти и надругательство чинят многое, груди вспарывают, сердце вынимают, руки обсекают, глаза выкалывают. Божиею милостию изменника Балтугу с родниками поймали в бою, и на поимке он многих служилых людей переранил. Милосердый государь! Вели своему воеводе тем изменникам по Соборному Уложенью указ учинить". Брат убитого козака не вытерпел, подошел к раненому и связанному брату Балтуги и проколол его копьем до смерти. Воевода приговорил бить его кнутом на козле: не бей самовольством пойманных и связанных! Градские всех чинов люди упросили вместо кнута бить батогами: но служилые люди оскорбились, что их братью наказывают за изменников, и подали другую челобитную: "Хотим мы промышлять по великой реке Лене и по Витиму и по иным сторонним рекам, с наших промыслов в твою великого государя казну сбирается со всякого зверя десятая и с отпуску денежная казна; а теперь иноземцы якуты и тунгусы нас, сирот твоих, грабят, огнем жгут и убивают вместо свиней, разорили нас вконец и промыслы все остановили, а мы от них обороняться не смеем, боясь от тебя казни, и нам впредь на промыслы ходить никак нельзя, а твоей казне в том учинится недобор и поруха великая". Воевода, выслушав челобитье служилых людей, приискал в Соборном Уложении главу об изменниках, нашел, что их должно казнить смертью, и послал за указом в Москву. Здесь было принято искони - приводить иноземцев под государеву высокую руку ласкою, а не жесточью; притом здесь хорошо знали, что служилые люди часто сами выводят из терпения иноземцев, и потому пришел указ: великий государь Балтугу в вине простил для своего многолетнего здоровья и для поминовения отца своего, смертью казнить не велено, велено бить кнутом на козле нещадно и дать на поруки. Но в следующем же году поруки 20 человек ясачных якутов подали челобитную, что Балтуга с родичами свою братью якутов бьет грабит, насильства всякие чинит и ясака не платит.
Несмотря на появление здесь и там сильных духом родоначальников между дикарями, им не сладить было с русскими людьми, роды были слишком ничтожны, разбросаны на огромных пространствах и враждебны друг другу; вспыхнет восстание, для его подавления пойдут русские люди, их ничтожное число, человек пятнадцать, но с ними толпа покорных туземцев, которые идут усмирять своих; осадят дикари в острожке русских людей: на выручку к последним спешат другие дикари. Подчинение обширных пространств Северной Азии не могло быть, следовательно, трудно для русских; туземцы жили при таких формах быта, при которых племена бывают не слишком щекотливы при наложении на них дани сильнейшим; предки покорителей Сибири были посильнее природою якутов, тунгусов и бурят, однако и они в IX веке, живя в таком же разъединении по родам, платили дань первому, кто с них ее требовал с оружием в руках; поднимались только тогда, когда какой-нибудь Игорь хотел брать двойную дань, как волк, повадившийся к овцам. К несчастию, таких Игорей было много в Сибири в описываемое время, и они-то своими волчьими замашками замедляли подчинение туземцев, поднимали восстания, заводили кровь, по старинному выражению.
Осенью 1677 года на Ураке ясачные тунгусы перебили козаков, шедших из Якутска в Охотск, взяли пушку, ручное оружие, товарную казну и отпустили в Охотск пленную козачью жену, наказавши ей: "Поди скажи приказному Петру Ярыжкину, что мы перебили козаков за налоги и обиды ясачного сборщика Юрия Крыжановского: брал с нас соболи добрые и рыси и олени, с человека соболя по четыре и по пяти, и малых ребят у нас всех выискал и велел за них приносить по соболю; брал у нас соболей и оленей силою и плевал нам в глаза: что-де мне мало носите, то выручу!"
некого, и потому время над ним промышлять. По этой Зелемеевой сказке собралось тунгусов человек с 1000 и осадили Охотск. Ярыжкин послал толмача перекликаться с Зелемеем: "Что вас много очень пришло и кругом вы острога обошли? Ступай в Охотск и с приказным человеком переговори, не опасаясь ничего!" "В острог нейду, - отвечал Зелемей, - ясаку у нас нет, а зачем мы пришли, увидите сами". Тунгусы пошли валом на приступ. Крыжановский не успел уйти в острог. Тунгусы осадили его в его доме, у избы окно выломали, под стену огня наклали, засели в козачьих домах, находившихся за острогом, и начали стрелять в острог из-за дворов, стрелы полетели на острог со всех сторон, точно комары. Между тем Крыжановский вопил о помощи, Ярыжкин сделал вылазку и выручил его, отогнал тунгусов от Охотска. Приступ не повторялся. Началось дело о Крыжановском (пленном поляке, брата его звали Казимиром - происхождение ясно!). На него показали, что он приправочные и ясачные книги держал у себя на дому, ночью приезжали к нему тунгусы прежде ясачного платежа, он отбирал у них лучшие соболи себе, а в казну плохие, брал у иноземцев жен и детей на блудное дело. Попался и Ярыжкин в казнокрадстве и насилиях своим и чужим. Обоих велено бить кнутом нещадно, сослать в даурские острожки и ни к каким делам не определять. Но преемник их в Охотске Данило Бибиков не задумался пойти по их следам: вешал тунгусов, бил кнутом, резал уши и носы, приказывал тунгусам при платеже ясака лучшие соболи прятать в пазуху и под полу и потом отдавать ему. Бибиков не дождался наказания из Москвы: его на дороге из Охотска в Якутск подстерегли тунгусы в 1680 году и убили вместе со всем отрядом русских людей.
В Нерчинске на приказного человека Шульгина поднялись не туземцы, но русские служилые люди: Шульгин за взятки выпускал бурятских аманатов, которые потом изменяли, уходили в Монголию; но жен аманатских не выпускал: они были ему надобны; подучал одних бурят отгонять табуны у других и делился добычею с хищниками; скупал хлеб, курил из него вино, варил пиво, продавал, а другим есть было нечего по дороговизне хлеба, питались травою и кореньями; бил служилых людей кнутом и батогами, велел брать в руку батогов по пяти и по шести. Служилые люди вышли из терпения, послали челобитчиков в Москву; но до Москвы далеко, когда-то придет указ? И, в ожидании указа, служилые люди распорядились сами: отказали Шульгину от съезжей избы и выбрали к государеву делу одного сына боярского да десятника козачья.
важными вопросами внутренними, потому что время не терпело. В самом начале царствования Феодора опять поднялся старый вопрос, отцовский и дедовский, вопрос о торговле иностранцев в России и через Россию. Мы видели, что при царе Алексее заключен был договор с компаниею персидских армян, которые обязались доставлять в Россию весь шелк, добываемый в Персии. Но армяне не исполнили обязательства; а между тем голландский посланник фан-Кленк сделал предложение, чтоб позволено было голландцам торговать с персиянами в России и пропускать персиян через Россию с шелком-сырцом в Голландию. По обычаю, позвали гостей перед бояр, читали им договорные грамоты с армянами, переводы с писем фан-Кленка и спрашивали: как тому шелковому промыслу против посольских писем впредь состояться? Гости отвечали: "Персияне и армяне своего договора не исполнили, всего своего шелка в Российское государство не привезли, но прежними путями весь лучший шелк и теперь отпускают, поэтому прибыли от шелкового промысла нечего надеяться. Если голландский посол просит, чтоб голландцам торговать с персиянами в Российском государстве и пропускать персиян через Россию в Голландскую землю, обещая от того Российскому государству в торгах многое процветание, то должно ему вместо цвета явить самый плод и договор теперь же заключить, чтоб шелк-сырец, сколько его ни будет привезено из Персии, принимать голландцам у Архангельска из казны великого государя и у купецких людей по уговорной цене, против того, как у них, голландцев, и других иноземцев заключен договор насчет того шелка, что идет из Персии через Турцию. А если договора заключить не захочет, то ясно, что никакой он прибыли Российскому государству не желает, только умышляет оставить в Российском государстве тех прибылей цвет, а плоды этих цветов хочет привлечь в свою землю и российским купецким людям убыток сделать, потому что будут голландцы торговать с персиянами между собою - прибыль между ними и останется. Можно так сделать: пусть русские люди и голландцы торгуют в России с персиянами и армянами вместе два года, и если в эти два года государевой казне порухи, а купецким русским людям утеснения не объявится, то и вперед этому торгу быть прочну; но и это опасно: голландцы нарочно в два года никакого притеснения нам не сделают, чтоб договор подтвердили, а как подтвердят, тут они нас всех от торгу отлучат и завладеют одни так, как в Восточной Индии завладели золотою и серебряною рудами и всякими другими промыслами, отчего и теперь великое богатство себе приобретают, а тамошних жителей привели до скудости. Лучше всего оставить прежний второй договор с армянами, чтоб они торговали шелком с русскими купецкими людьми повольною ценою, а чего у них русские люди не докупят, то принять в казну с уплатою из нее деньгами и товарами. Если же они и этого договора исполнять не захотят, то позволить им торговать в Архангельске с иностранцами. Хотя от этого русским купецким людям в торгах и будет какая помешка, однако все не так, как если позволить иностранцам торговать между собою во всем Российском государстве или отпускать их чрез Российское государство за море". Тогда же царь, поговоря с патриархом, указал боярам и бояре приговорили - подтвердить постановление царя Алексея, состоявшееся в 1647 году, чтоб греки торговали только в Путивле, причем выставлены и причины, побудившие к этому: сначала приезжали из Палестин чина никто не приезжает, начали приезжать греки самые незначительные и не для прямого торга, у которых объявятся товары, и те худые, вместо алмазов и других дорогих камней подделанные стекла; да из них же многие начали воровать, товары провозить тайно, а иные подделывают заочно воровские кабалы, торгуют вином и табаком.
влияние. В 1679 и 1680 годах отменено членоотсечение: "Которые воры объявятся в первой или в двух татбах, тех воров, пытав и учиня им наказанье, ссылать в Сибирь на вечное житье на пашню, а казни им не чинить, рук и ног и двух перстов не сечь, ссылать с женами и детьми, которые дети будут трех лет и ниже, а которые больше трех лет, тех не ссылать". В 1677 году окопана была во Владимире на торговой площади крестьянка Жукова за то, что отсекла косою голову мужу своему; сутки пробыла она в земле, как владимирское духовенство подало челобитную, чтоб преступницу вынуть из земли и постричь в монастырь; государь велел исполнить челобитную. В 1682 году был такой же случай в Москве: две преступницы были окопаны в землю, и в земле обещались постричься и злых дел не творить: государь велел их выкопать и постричь. В 1680 году разосланы были во все города грамоты, чтоб в приказных избах и тюрьмах колодников никого, ни в каких делах многих дней не держали, решали бы их дела немедленно. В том же году издано было постановление: "Впредь тюремным сидельцам влазного с новоприводных людей, которые посажены будут на тюремный двор и за решетку, брать не велено". В 1681 году патриарх разослал память: "Если мужья от жен, а жены от мужей захотят постричься, то их не постригать; а если жена от мужа пострижется, то мужу ее другой жены не брать, также и женам после пострижения мужей замуж не выходить". В 1679 году били челом служилые люди, что родственницы их выданы замуж с вотчинами и мужья их бьют и мучат, приневоливают, чтоб они свои приданые вотчины продавали и закладывали своими именами: состоялся указ, чтоб мужья не продавали и не закладывали вотчин жен своих их именами.
"чтоб государь пожаловал, умилосердился как бог"; вместо этого велено писать: "для приключившегося которого праздника и для его государского многолетнего здравия". В том же году издан патриарший указ: в приказах допрашивать духовных отцов только об изустных памятях и завещаниях, при них сделанных, а не о грехах кающихся.
Строгие меры, принятые при царе Алексее против раскола, мало помогали. В 1677 году узнали в Москве, что по Дону и речке Медведице в козачьих юртах завелись жить старцы и попы и всякие прихожие люди в пустынях, печатные книги, церковную службу и иконное письмо хулят, образам божиим не поклоняются, много людей из донских городков к себе подговаривают и крестят в другой раз. Воевода Волынский, стоявший с войском на Дону, отправил стрелецкого сотника Григорова разведать о раскольниках. Григоров возвратился и донес, что на реке Медведице никакой пустыни не нашел, а был в пустыни Иевской на речке Чиру, пониже козачьего городка Нижнего Чира: в этой пустыни строителем черный поп Иов да чернецов 20 человек, а бельцов человек с 30; служит Иов по старым книгам, а новоисправленные хулит, говорит, будто в них все изронено. Получивши это донесение, в Москве сделали допрос бывшему тогда здесь станичному атаману Панкратьеву: что за Иевская пустынь и где река Чир? Панкратьев отвечал, что Иевская пустынь в стороне, на день езды от города Чира, начали в этой пустыни люди жить после разинского воровства, тому лет с пять; в войске про пустынь знают, что в ней живут мужчины и женщины, девки и ребята, но без указу государева войско над нею ничего делать не смеет, а если государь прикажет разорить, то сейчас разорят. Тому другой год, как пришел на Дон и поселился в пустыни в лесу на крымской стороне черный поп да два человека простых чернецов; эти простые чернецы с попом поссорились и, пришедши в Черкасск, донесли войску, что поп за великого государя бога не молит и им молить не велит. По этому извету атаман Михайло Самарин и все войско послали за попом и, приведя его в Черкасск, сожгли по войсковому праву, и в пустыни его теперь никто не живет. Волынскому послан был указ разорить воров и церковных противников и вперед нигде им в войске пристанища не дать, пущих заводчиков прислать в Москву, а остальных наказать по войсковому праву, чтоб вперед такие воры не множились и войску оттого присловья не было. В то же время из Сибири приходили вести, что в Тюмени сын калмыцкого толмача Никита Елизарьев говорил: "Которые церкви сгорели в Тобольске, и то были не церкви, костелы"; священников называл псами. Призванный к допросу раскольник объявил, что троеперстным проклятым сложением не крестится; отец молодого раскольника, толмач, пришел в приказную избу и объявил, что четвероконечный крест - антихристова печать. Обоих били кнутом нещадно и отдали на поруки. В Тюмени же в 1677 году в соборной церкви трое мужчин и одна монахиня во время херувимской закричали: "Православные христиане! Не кланяйтесь, несут мертвое тело и на просвирах печатают крыжом, антихристовою печатью!" Крикунов взяли в приказную избу, где они объявили, что пришли на Тюмень истинной веры изыскивать; их били кнутом нещадно и посадили в земляную тюрьму. Монах Даниил в Тобольском уезде, на речке Березовке, завел пустынь, поставил часовню и кельи, пели вечерни, заутрени и часы, государя, царский дом, патриарха и сибирского митрополита не поминали, православных христиан называли еретиками; в этой же пустыни старицы и девки бились о землю и кричали, что видят пресвятую богородицу и небо отверсто, ангелы венцы держат тем людям, которые в той пустыни постригаются; слыша такую прелесть, многие всяких чинов люди, оставя домы, имение и скот, бегут в пустынь с женами и детьми и постригаются. Тобольский воевода, боярин Петр Васильевич Шереметев, послал отряд войска захватить Даниила, но войско вместо пустыни нашло только кучу пепла: Даниил с единомышленниками своими в избах сожглись ночью, а другие разбежались: пример Даниила подействовал. В Мехонской слободе крестьяне, драгуны и беломестные козаки, собравшись с женами и детьми во двор к драгуну Абрамову, наносили пеньки, соломы, смолы и бересты; слободской прикащик начал уговаривать их, чтоб отстали от своей прелести, и они было послушались; но дьячок Иван Федоров, распоп, своими речами уничтожил действие прикащиковых слов. В 1679 году в Исетском остроге крестьянин Бархатов, ходя по разным местам, проповедовал, что не должно ходить в церкви. Бархатова поймали; но брат его Гаврила с двадцатью товарищами отбили пойманного, уехали в деревню Мостовку, заперлись во дворе и. объявили, что сожгутся. К ним поехал уговорить капитан Поляков, раскольники потребовали сроку, срок был им дан, и они в это время написали челобитную государю, написали, что заперлися, испугавшись приказных людей, потому что приказный человек перехватал тех, которые засели в Мехонской слободе, и морил на морозе целый день, просил по полтине с человека, люди бедные, дать было нечего, он их распустил по домам, а жен и детей разогнал, и они руки и ноги познобили. "Ей-ей, великий государь, не знаем за собою никакого вымысла злого, но только держимся старого благочестия и никоновых новопечатных книг не принимаем, потому что те книги с прежними ни в чем не согласуются. Да еще нудят нас креститься тремя перстами, щепотью, да велят оставить истинный тричастный крест Христов. Если, государь, своего царского указа не пожалуешь нам и вперед приказным людям, закащикам и попам попустишь нас, бедных, разорять и к новоизложенной вере нудить, и мы к тебе пишем и плачем, что и не подумаем принять новой веры и новопечатных никоновых книг, на смертный час готовы, пострадать и в огне гореть, как у Данилы священноинока пострадали; если не дадут нам собираться, то мы каждый в своем доме пострадаем, а от Христа не отстанем".
Хворого, а этот оговорил Осипа Сабельника, у которого в доме пели часы, пекли просвиры и после часов раздавали людям, которые ели и вменяли в святость.
В том же 1681 году собрался церковный собор. Царь возвестил ему о делах, которые требуют исправления: в начале к ограждению св. церкви, а потом на распространение христианам, во-первых, о прибавке вновь архиереев по городам вследствие умножения церковных противников и о других нуждах, требующих исправления. В первом царском предложении говорилось: каждому митрополиту иметь в своей епархии епископа, подвластного ему, а св. патриарху, отцам отцу, иметь многих епископов. Собор отвечал: великому государю бьют челом митрополиты и архиепископы, назначить вновь в пристойных местах, в дальних и многонародных городах, архиереев особыми епархиями, а не подвластных митрополитам, чтоб в архиерейском чине не было церковного разгласия, распри и высости, чтоб в таком нестроении не было св. церкви преобидения и от народа молвы и укоризны.
износят страшные хулы. Собор в своем ответе молил государя отсылать этих раскольников к градскому суду.
Третье предложение: в Москве и во всех городах от предков государских устроены монастыри на тихое и безмолвное пристанище; на пропитание монахам даны многие села и деревни и всякое довольство, чтоб все имели пищу и одежду готовую и не помышляли бы ни о чем, кроме душевного спасения, а для престарелых и больных монахов устроены больницы. Но в монастырях теперь общего пребывания и больничного строения нет, а где и есть, оттуда монахи, не хотя быть в послушании, уходят в другие монастыри, этим монашеское крепкое житие упразднилось. Также бы и хмельного питья в монастырях отнюдь не держать. Собор отвечал: во всех монастырях запрещаем держать пьянственное питье; архимандритам, игуменам и строителям жить благочинно и братию к благочинию наставлять, особой пищи и питья не держать, в кельях своих с гостями особых трапез не поставлять, ходить всякий день за общую трапезу, а в кельях пищи и питья не держать. Кто из мирских людей приедет по обещанию помолиться, дать ему упокоение по монастырскому чину, пищу и питье, чем братия питаются, в гостиной келье и приставить искусного старца, кому за тем смотреть; особого питья про гостей отнюдь не держать и от них не принимать. Желающих спасения мирских людей бедных принимать безвкладно с рассмотрением и постригать правильно, свободных и не беглых от законных жен и от господ. Одежду иметь настоятелям и братии общую, давать ее из монастырской казны, а денег настоятелям из казны отнюдь не брать и братии не давать. Престарелых и немощных старцев упокоивать в больнице, заботиться, чтоб не было им скудости в пище и питье. Из монастырей в монастыри монахам без повеления архиерейского не переходить, из монастырей их не отпускать, а непокорных и строптивых ослушников смирять по монастырскому чину; приходящих монахов без повеления архиерейского и без отпускных не принимать. Архимандритам и игуменам смотреть накрепко, чтоб священники из монастырей в домах мирских людей мужского и женского пола не постригали и при смерти. А которые чернецы в монастырях не живут в послушании и бесчинствуют по Москве и в городах, ходят по кабакам и корчмам и мирским домам, упиваются допьяна и валяются по улицам - на таких бесчинников Троицкого Сергиева монастыря власти должны возобновить бывший Пятницкий монастырь, огородить его стоячим высоким тыном и построить четыре кельи с сенями, в этот монастырь бесчинников из Москвы ссылать. Женского пола, которые бесчинно постриглись вне монастыря, в домах своих, и теперь ходят по мирским домам и садятся по улицам и переулкам, просят милостыни - для таких стариц каждый архиерей должен построить по монастырю на счет какого-нибудь мужского монастыря с вотчинами (потому что девичьих монастырей мало с вотчинами и прокормиться без вотчин в монастырях нечем) и выбрать к ним из женских монастырей стариц добрых, кому над ними начальствовать. По мужским монастырям для всякого строения и вотчинного управления мирских людей не посылать, посылать архиереям от духовного чина добрых и искусных людей. В девичьи монастыри, которые с вотчинами, указал бы великий государь послать дворян старых добрых для управления вотчинами, чтоб старицам из монастырей по деревням не ездить и по мирским домам не жить; быть этим дворянам в послушании у архиереев, в духовное управление между старицами и церковными причетниками дворянину не вступаться и ни в чем не ведать. Мирским людям вдовых священников в домах своих не держать; а кому из великих людей нужен домовый священник, тот бьет челом архиерею, и архиерей благословляет священника не вдового. Вдовым попам и иеромонахам отнюдь не давать благословения в мирских домах жить и службы церковные совершать, потому что в нынешнее время многие попы и дьяконы живут бесчинно и упиваются безмерным пьянством и церковные тайны действуют пьяные.
По четвертому предложению царя собор постановил посвящать священников в зарубежные места по требованию православных жителей. По пятому предложению: так как в присяге за всякое нарушение долга службы церковь грозит страшною клятвою, вечною смертию, а между тем многие люди грешат, особенно во всяких казенных сборах, и тем убивают себя вечною смертию, то великий государь изволил бы тем людям наложить свой указ, прощение и страх по градским законам. На осьмое предложение: которые монастыри окружены близко мирскими домами, те перенести на другое приличное место.
чтоб патриарх и все архиереи приказали также в городах устроить пристанище нищим, а ленивые, здоровые пристали бы к работе. Собор отвечал: да будет так. Относительно этого рассмотрения о нищих, о котором здесь говорится, сохранилось известие, что при царе Феодоре велено было построить две богадельни: одну в Знаменском монастыре, а другую на Гранатном дворе за Никитскими воротами, чтоб вперед по улицам бродящих и лежащих нищих не было.
чтоб на церковных землях, которые отданы под кладбища, духовенство изб, лавок и амбаров не строило. По двенадцатому: запрещено во время храмовых праздников к монастырским и приходским церквам припускать со всякими харчами и питьем. Предложение тринадцатое: многие монахи и монахини, не хотя быть у наставников своих под послушанием, отходят из монастырей и селятся в лесах, мало-помалу прибирают к себе таких же непослушников и устрояют часовни, служат молебны, а потом бьют челом архиереям о грамотах на построение церквей на тех местах, которые называют пустынями, и в пустынях этих церковное пение отправляют не по исправным книгам, вследствие чего приходят к ним многие люди, селятся вблизи и считают их страдальцами: от этого возрастает на св. церковь противление. Собор отвечал челобитьем, чтоб великий государь своих грамот о строении вновь пустынь отпускать не указал; они, архиереи, переведут эти пустыни в монастыри, а на их местах устроят приходские церкви. Предложение четырнадцатое: на Москве всяких чинов люди пишут в тетрадях и на листах и в столбцах выписки, будто бы из книг божественного писания, и продают у Спасских ворот и в других местах, и в этих письмах является многая ложь, а простолюдины, не ведая истинного писания, принимают за истину и в том согрешают, особенно же вырастает отсюда на св. церковь противление. Собор отвечал, что для искоренения этого пусть государь укажет приставить особого человека, а патриарх также изберет особого человека из духовных; виновных в распространении таких сочинений приводить в патриарший приказ и чинить смирение, а на помощь выборным людям давать стрельцов. По пятнадцатому предложению постановлено: кто станет приносить книги прежних печатей, тем выдавать новоисправленные книги даром.
В то время когда правительство хлопотало, чтоб св. церкви не было противления от раскола, пришли известия, что татарские мурзы, имея поместья и вотчины, населенные христианами, принуждают последних к магометанству. Поэтому в 1681 году издан был указ: об отписке у мурз и татар поместий и вотчин, населенных христианами, а испоместить их иноверцами же, мордвою; если мурзы и татары крестятся, то оставить за ними прежних крестьян и давать им еще жалованье, да и мордве сказать, чтоб они крестились все, за что во всяких податях получат льготы нашесть лет. В феврале 1682 года подьячие и приставы ездили по татарским деревням и объявляли мурзам и татарам, их женам, вдовам, недорослям и девкам указ государев, чтоб они упрямство свое отложили, во св. веру греческого закона крестились и били челом государю о поместьях своих и вотчинах до 25 февраля; а которые до этого срока не крестятся и челобитен о поместьях и вотчинах не подадут, у тех поместья и вотчины и всякие угодья будут отняты и розданы тем мурзам и татарам, которые крестились уже и крестятся до 25 февраля.
Касательно областного управления - в 1679 году отменены были горододельцы, сыщики, губные старосты, ямские прикащики, осадные, пушкарские, засечные и житничные головы и присылавшиеся из Москвы сборщики; все их дела велено ведать воеводам, чтоб вперед градским и уездным людям в кормах лишней тягости не было. В следующем году нашли неудобным постановление царя Алексея о переносе дел из одного города в другой по подозрению на воеводу и отменили его. На первом плане по-прежнему стояли денежные сборы: ни одного года города и уезды не выплатили денег за стрелецкий хлеб, по 2 рубля с четверти пашни, отговариваясь пустотою жалованье стрельцам. Но и тут на первый же год явились недоимки, воеводы пишут, что посадские люди и уездные крестьяне стоят на правеже, но и с правежа денег не платят за скудостию, за хлебным неурожаем, за разными неокладными доходами, за десятою и пятнадцатою деньгою, сбиравшимися вследствие турецкой войны, и бредут врознь в сибирские города. Велено прислать выборных в Москву и расспросить, отчего не платят. Выборные приехали и объявили, что платить никак нельзя сполна. Вследствие этого в 1681 году решено брать стрелецкие деньги по новому окладу, перед прежним с убавкою. Эти стрелецкие деньги должны были собирать земские старосты с товарищами и высылать в Москву с целовальниками. Но вопрос не считали решенным, хотели принять какую-нибудь общую, решительную меру, и, чтоб взяться за дело получше, разузнать его пообстоятельнее, в декабре 1681 года вызвали в Москву выборных со всего государства, по два человека от каждого города, которые должны были привезти с собою окладные книги, чтобы узнать, сколько в городах и волостях лучших, середней статьи и младших людей и по скольку человек в год бывает во всяких службах и податях. В том же 1681 году запрещено было по всей России отдавать на откуп таможни и кружечные дворы, велено им быть на вере.
Молодой царь как будто торопился важными мерами, предчувствуя близкую кончину. В то время как готовились к финансовому преобразованию, князь Вас. Вас. Голицын с выборными из разных чинов служилыми людьми, по царскому поручению, рассуждали о необходимых ратных преобразованиях. Но понятно, что с первою мыслию о серьезном войсковом преобразовании необходимо соединялась мысль об уничтожении местничества. Давно уже неудачные войны заставили признать несостоятельность русского войска и думать о преобразованиях: выписали иностранных офицеров и начали составлять русские полки с новым строем, с новыми названиями; но сейчас же должны были почувствовать, что новая заплата на ветхом рубище мало помогает. Какого, в самом деле, успеха можно было ожидать на войне при таких условиях: назначут главного воеводу, наиболее способного; к нему товарищей, также способных, и сейчас же пойдут челобитья, что товарищам нельзя быть вместе с воеводою: надобно или отставить главного воеводу и на его место назначить неспособного, но старого боярина, отецкого сына, с которым вместе быть можно, или отставить товарищей, опять людей способных заменить неспособными, но такими, которым можно быть с главным воеводою. Единственный выход, к которому правительство начало прибегать со времен Грозного, - это объявление перед походом "быть без мест", объявление, что сделанные для этого похода назначения не будут принимаемы в расчет при местнических столкновениях. При царях Михаиле и Алексее почти все походы были уже без мест, что необходимо приучало к мысли, что рано или поздно указ "быть всегда " заменит повторение указа "быть без мест" перед каждым походом. Неизбежное распространение нового строя и на старые дворянские полки было естественным побуждением к изданию такого указа.
преобразованиях поэтому необходимо должна была усилиться. Виднее всех бояр, доступнее всех новому по своей образованности и между тем членом одного из самых знатных родов был князь Вас. Вас. Голицын. Ему-то государь указал ведать ратные дела для лучшего своих ратей устроения и управления: и с ним у того дела быть выборным стольникам и генералам, стольникам же и полковникам рейтарским и пехотным, стряпчим, дворянам, жильцам, городовым дворянам и детям боярским. Эта, по-нашему, комиссия назначалась для того: "Ведомо великому государю учинилось, что в мимошедших воинских бранях, будучи на боях с государевыми ратными людьми, неприятели показали новые в ратных делах вымыслы, которыми желали чинить поиски над государевыми ратными людьми; для этих-то новомышленных неприятельских хитростей надобно сделать в государских ратях рассмотрение и лучшее устроение, чтоб иметь им в воинские времена против неприятелей пристойную осторожность и охранение и чтоб прежде бывшее воинское устроение, которое показалось на боях не прибыльно, переменить на лучшее, а которые и прежнего устроения дела на боях с неприятелями имеются пристойны, и тем быть без перемены".
изо всех родов и чинов с головы без перемены, чтоб были между собою без мест и без подбора, в каком чине великий государь быть укажет. Государь согласился, составлены были списки ротмистрам и поручикам, но при этом выборные объявили: "По государеву указу они, выборные люди, братья их, дети и сродники написаны в ротмистры и поручики; а Трубецких, Одоевских, Куракиных, Репниных, Шеиных, Троекуровых, Лобановых-Ростовских, Ромодановских и других родов в те чины никого теперь не написано, потому что за малыми летами в чины они не приказаны: так опасаются они, выборные люди, чтоб после от тех вышеписанных и от других родов не было им и родам их укоризны и попреку. И для совершенной в ратных, посольских и всяких делах прибыли и лучшего устроения указал бы великий государь всем боярам, окольничим, думным и ближним людям и всем чинам быть на Москве в приказах и полках у ратных, посольских и всяких дел и в городах между собою без мест, где кому великий государь укажет, и вперед никому ни с кем разрядом и местами не считаться, разрядные случаи и места отставить и искоренить, чтобы вперед от тех случаев в ратных и всяких делах помешки не было".
Голицын доложил государю об этом челобитье выборных людей. 12 января 1682 года Феодор назначил чрезвычайное с боярами, к которому были приглашены патриарх, архиереи и выборные начальники монастырей. Заседание открылось чтением челобитья выборных людей; когда чтение окончилось, начал говорить царь: он распространился о своих обязанностях следовать во всем закону и примеру Христа, заповедующего любовь, потом перешел к делу: "Злокозненный плевосеятель и супостат, общий дьявол, видя от такого славного ратоборства христианским народам тишину и мирное устроение, а неприятелем христианским озлобление и искоренение, всеял в незлобивые сердца славных ратоборцев местные случаи, от которых в прежние времена в ратных, посольских и всяких делах происходила великая пагуба, а ратным людям от неприятелей великое умаление. Наша царская держава, рассмотря, как вредит это местничество благословенной любви, как искореняет мир и братское соединение, над неприятелем общий и пристойный промысл, разрушает усердие, особенно же как мерзко и ненавистно оно всевидящему оку, желаем, да божественный его промысл, мира и благоустроения виновник, своим всесильным повелением оное разрушающее любовь местничество разрушить изволит и от такового злокозньства разрозненные сердца в мирную и благословенную любовь соединить благоволит". Далее государь привел примеры деда своего и отца, которые уже заботились об искоренении местничества, упомянул и о собственных стараниях уничтожить зло и заключил вопросом: "По нынешнему ли выборных людей челобитью всем разрядам и чинам быть без мест или по-прежнему быть с местами?"
"аки от источника горчайшего, вся злая и богу зело мерзкая и всем вашим царственным делам ко вредительному происходило, и благое начинание, яко возрастную пшеницу терние, подавляло и до благополучного совершения к восприятию плодов благих не допускало, и не чию род, егда со иным родом за оное местничество многовременные злобы имел, но и в едином роде таковое ж враждование и ненависть содевались; и аще бы о всех тех противных случаях донести вашему царскому величеству, тоб от тягости ваша царская ушеса понести сего не могли. Аз же и со всем освященным собором не имеем никоея достойные похвалы принести великому вашему царскому намерению за премудрое ваше царское благоволение".
Царь обратился с вопросом к боярам, окольничим и думным людям; те отвечали, "чтоб великий государь указал учинить по прошению св. патриарха и архиереев, и всем им во всяких чинах быть без мест для того, что в прошлые годы во многих ратных, посольских и всяких делах чинились от тех случаев великие пакости, нестроения, разрушения, неприятелям радования, а между ними богопротивное дело - великие продолжительные вражды". После этого ответа государь велел принести разрядные книги и сказал: "Для совершенного искоренения и вечного забвения все эти просьбы о случаях и записки о местах изволяет предать огню, чтоб злоба эта совершенно погибла и вперед не поминалась и соблазна бы и претыкания никто никакого не имел. У кого есть разрядные книги и записки, тот пусть присылает их в разряд, мы все их повелим предать огню. И от сего времени повелеваем боярам нашим и окольничим и думным и ближним и всяких чинов людям на Москве в приказах и у расправных и в полках у ратных и у посольских и всегда у всяких дел быть всем между собою без мест, и впредь никому ни с кем никакими прежними случаями не считаться и никого не укорять и никому ни над кем прежними находками не возноситься". На это все присутствующие отвечали: "Да погибнет во огни оное богоненавистное, враждотворное, братоненавистное и любовь отгоняющее местничество и впредь да не воспомянется вовеки!"
В передних дворцовых сенях разложили огонь, и разрядные книги запылали. Когда государю дали знать, что книги сожжены, то патриарх, обратясь к светским членам думы, сказал: "Начатое и совершенное дело впредь соблюдайте крепко и нерушимо; а если кто теперь или впредь оному делу воспрекословит каким-нибудь образом, тот бойся тяжкого церковного запрещения и государского гнева, как преобидник царского повеления и презиратель нашего благословения". Все присутствующие отвечали: "Да будет так!" Государь с радостным лицом стал хвалить их за это и объявил, что им и потомству их на память велит в Разряде держать родословную книгу и в домах своих такие родословные книги могут они держать по-прежнему. В награду им он велит эту родословную книгу пополнить недостающими в ней именами, для чего велит взять у них росписи за руками. Которые княжеские и иные честные роды при предках его государевых и при нем были в честях, боярах, окольничих и думных людях, также и старые роды, которые хотя и не явились в честях, но с царствования Иоанна Васильевича и при его державе явились в посольствах, полках и городах воеводами и в иных знатных посылках и у него, великого государя, в близости, а в родословной книге имен их не написано, и те роды с явным свидетельством написать теперь в особую книгу. А которые роды в вышенисанных честях и в знатных посылках не были, а с царствования Михаила Феодоровича и при нем, государе, были в полковых воеводах, и в послах, и в посланниках, и в знатных каких-нибудь посылках, и в иных честных чинах и в десятнях (в войсковых списках) в первой статье написаны, и тех родов имена также написать в особую книгу со свидетельством. А которые в тех вышеписанных честных и знатных чинах не были, а в десятнях написаны в средней и в меньшей статьях. и тех имена написать в особую книгу. А кто из нижних чинов за службы отцов своих или за свои написаны в московские чины. и тех имена написать в особую же книгу по их росписям, и быть всем во всех чинах без мест.
кнут, отстаивая родовую честь? Отменен не железною волею Петра, но волею слабого, умирающего Феодора? На этот вопрос ответим вопросом же: что можно было возразить на слова царя и патриарха, порицавших местничество? Что можно было привести в защиту этого обычая? Всякий, , считал своею обязанностью отстаивать родовую честь, идти для этого в тюрьму и под кнут, но при случае, когда он знал, что следствием этого случая будет бесчестье, позор и укоризны; так и в последнем случае служилых людей росписали по-новому в разные войсковые должности, и они бьют челом, что члены других родов в эти должности не назначены, так не было бы им от них после бесчестья и лучше всего уничтожить места. Все восставали при случае, но за местничество вообще, как за что-то полезное и нравственное, никому восстать было нельзя. Восстали с непреодолимым упорством за старые книги, но потому, что по ним молились отцы и деды, но ним спасались святые угодники, и потому, что авторитет нововводителей был заподозрен; но нельзя было отстаивать местничество за то только, что предки из-за него вовлекались в богоненавистное, дьявольское дело, во вражду. Но если так, если местничество само в себе ни в чьих глазах не могло иметь никакого оправдания, то почему же его не уничтожили гораздо прежде? На это отвечать легко: для всего в истории есть свое время. Вековой, окрепший обычай, коренившийся в господствующей форме частного союза, форме родовой, должен был существовать до тех пор, пока не столкнулся с новою высшею государственною и народною потребностию, войсковым преобразованием, пока это столкновение не выказало вреда его очевидным для всех образом. Местничество могло быть уничтожено только в то время, когда общество заколебалось, тронулось, повернуло на новую дорогу, причем корни всех вековых обычаев необходимо должны были расшататься, и вырвать их стало уже легко. Деду и отцу Голицына, конечно, не приходило в голову, что внук и сын их доложит царю челобитье служилых людей об уничтожении местничества. Местничество зашаталось и рушилось вследствие общего колебания всего древнего строя, вследствие поворота к чужому, западному - это очевидно; восколько уничтожению местничества содействовало ослабление родового союза - этого подметить нельзя: ясно обратное действие: уничтожение местничества нанесло сильный удар родовому союзу в верхних слоях, удар, равный тому, какой в низших слоях нанесен был родовому союзу подушным окладом.
неприятелей, собственно для той же цели должны были прийти к мысли, как бы покончить с отжившим дружинным началом. До сих пор служилое сословие, несмотря на разные перемены в его судьбе, в отношениях его к государю и земле, сохраняло еще основной характер дружины, войска. Боярин, окольничий, думный дворянин, спальник, стольник, стряпчий и т. д. были ратные люди, которые могли по временам занимать гражданские должности, имея в виду преимущественно кормление, но при первом требовании садились на коня и спешили в войско. Легко понять, как сильно выставилась невыгода такого порядка вещей при возбуждении вопроса о войсковом преобразовании, о необходимости постоянного войска, постоянных воевод. Но если одни из знатных лиц, наиболее к тому способные, должны быть постоянно воеводами, то очевидно, что другие, по этому самому, должны будут постоянно занимать гражданские должности. И вот при том же государе, при котором уничтожено местничество, составлен был проект об отделении высших гражданских чинов и должностей от военных - знак, что Россия начала уже выдвигаться из числа государств с первоначальною, простою формациею. По этому проекту о чинах первую степень занимает сановник гражданский - болярин, предстатель и рассмотритель над всеми судиями царствующего града Москвы, который вместе с двенадцатью заседателями из бояр и думных людей должен постоянно пребывать в устроенной к тому палате и ведать, чтобы всякий судья исполнял царского величества повеление и гражданский суд правильно и рассудительно. Вторую степень занимает сановник военный - болярин и дворовый воевода, который во время похода должен быть при государе, охранять последнего, но, кроме того, промышлять о всяких воинских околичностях, т. е. о смете ратям, устроении и приготовлении оружия и всяких, хлебных и военных запасов. Третью степень занимает опять сановник гражданский - болярин и наместник владимирский, имеющий первое место между наместниками, заседающими в совете государственных дел. Четвертую степень занимает военный сановник - болярин и воевода Севского разряда, имеющий постоянное пребывание в Севске: он оберегает польскую (степную) Украину, имеет у себя многих воевод и ратных людей всегда в готовности к отпору неприятеля. Пятая степень - болярин и наместник новгородский: занимает второе место между титулярными наместниками в государственном совете. Шестая степень - болярин и воевода Владимирского разряда: всегда пребывает во Владимире, устраивает рати конные и пешие, всегда пребывает во всяком воинском приуготовлении и, получив государское повеление, идет против неприятеля со своим разрядом куда потребуется. Седьмая степень - болярин и наместник казанский и т. д. Сохранилось любопытное известие, почему этот проект не был приведен в исполнение: "Советовали государю палатные бояре, чтоб в его царской державе, в Великом Новгороде, в Казани, в Астрахани, в Сибири и других местах, быть царским наместникам, великородным боляром, вечно и титла им тех царств иметь. Также и митрополитам писаться: митрополит новгородский и всего Помория, казанский и всего Казанского царства. И на сие дело государь изволил, и тому всему, где кому быть, тетрадь за пометою думного дьяка к св. патриарху прислана, чтоб он на то дело дал благословение и в исполнении его помогал. Иоаким патриарх еще и многую трудность имел от желающих этого палатских подустителей, но никак не допустил и возбранил всеконечно это делать, для того чтоб учиненные вечные наместники, великородные люди, по прошествии нескольких лет, обогатясь и пренебрегши московских царей самодержавством, не отступили и единовластия не разорили".
Наконец в последнее время царствования Феодорова составлен был проект высшего училища или академии. При той потребности учиться, которую так живо чувствовали в XVII веке лучшие русские люди, наверху стоящие, следовательно, самые влиятельные, можно только удивляться сначала, почему этот проект явился так поздно и почему давно не был приведен в исполнение. Но удивлению не будет места, когда зададим себе вопрос: откуда было взять учителей, когда вспомним, какие были следствия призвания чужих учителей в Москву в царствование Алексея? Надобно было ожидать, что постараются устранить затруднения в царствование образованного Феодора, ученика Симеона Полоцкого; но в первые годы этого царствования было не до школ по малолетству царя, по придворным отношениям и вследствие тяжелой турецкой войны, поглощавшей все внимание. Но когда вздохнули свободнее при открывшихся мирных переговорах с Крымом и Турциею, тогда пошла сильная внутренняя деятельность, стали думать и об академии. Говорят, что возвращение с Востока монаха Тимофея, сильно тронувшего царя рассказом о бедствиях греческой церкви и о печальном состоянии в ней пауки, столь необходимой для поддержки православия, было поводом к устройству небольшого училища для 30 учеников при типографии: Тимофей был сделан его начальником, отыскали в Москве двух греков, которые могли учить своему языку. Но этим училищем не хотели довольствоваться, думали об академии, послали к вселенским патриархам просить учителей, испытанных в православии, а между тем заготовили грамоту царскую, или привилегию, очень важную для нас потому, что здесь объясняется характер желаемого учреждения и с тем вместе объясняется положение тогдашнего русского общества, преимущественно русской церкви, в отношении к призываемой науке.
В начале грамоты царь говорит, что он, вступив на престол юношею, подобно Соломону, ни о чем не хочет так заботиться, как о мудрости, царских должностей родительнице и всяких благ изобретательнице и совершительнице, с которою все блага от бога людям даруются. Как Соломон устроил семь училищ, так и он, царь Феодор, подражая Соломону и древним греческим царям благочестивым, намерен устроить в Заиконоспасском монастыре храмы чином академии "и в оных семена мудрости, т. е. науки гражданские и духовные, начиная от грамматики, пиитики, риторики, диалектики, философии разумительной, естественной и правной, даже до богословии, учащей вещей божественных и совести очищения, постановить. При том же и учению правосудия духовного и мирского и прочим всем свободным наукам, ими же целость академии, сиречь училищ, составляется быти".
На содержание блюстителя этой академии и учителей даны монастыри: Спаса в Китае-городе близ Неглинных ворот (Заиконоспасский); Иоанна Богослова в уезде Переяславля Рязанского, ибо Иоанн Богослов почерпнул мудрость небесную от источника премудрости; Андреевский на Москве-реке, ибо этот монастырь основан Ртищевым для ученого братства; монастырь Данилов, также на Москве-реке, для пребывания приходящим из-за границы ученым людям и еще четыре монастыря со всеми крестьянскими и бобыльскими дворами и со всеми угодьями; кроме того, царь от себя дал Вышегородскую дворцовую волость и десять пустошей в разных местах. Позволено всякому частному лицу жертвовать на пищу и одежду ученикам. Блюститель и учителя должны быть благочестивые и от благочестивых родителей рожденные и воспитанные в православной восточной вере российского и греческого народа, но из греков могут быть допущены только те, которые принесут от вселенских патриархов достоверное свипетельство о крепком утверждении своем в восточной вере, кроме того, и в России они будут крепко в вере свидетельствованы, дабы кто-нибудь из них не сделал того же, что некогда сделал еретик Исидор, российский митрополит. Новообращенные из римской веры, также из лютерской, кальвинской и других ересей не допускаются в блюстители и учители, потому что они привыкли злохитростным образом тайно ереси свои мало-помалу в учеников вкоренять. Приедут из Литвы, Малороссии и других стран ученые люди и станут искать места блюстительского или учительского, выставляя свое благочестие, то словам их не верить без свидетельства достоверных благочестивых людей и не ставить их в блюстители и учители, если бы даже кто из них и на письме правду веры нашей восточной утверждал, а неправды римлян, лютеров и кальвин обличал и укорял: потому что прелестники сначала притворяются совершенно благочестивыми и по благочестию ревнителями крепкими, а потом мало-помалу развратные слова всевают и непорочную целость веры нашей терзать начинают. Блюститель и учителя должны целовать крест, что будут крепко и нерушимо содержать православную веру, охранять и защищать ее от всяких других вер и ересей. В случае нарушения клятвы будут наказаны по вине и лишены чина своего учительского, а за хулу на православную веру будут сожжены без всякого милосердия; если и покается, будет наказан и лишен чина учительского. В академию допускаются люди всех сословий и возрастов. Преподавание обнимает все не запрещенные церковью науки; особенно запрещена магия естественная, и учителей подобной науки вместе с учениками сожигать. Никто не смеет держать домашних учителей иностранных языков, но пусть, если хочет, посылает детей своих в академию, в единое общее училище, ибо от домашних учителей, особенно иностранных и иноверных, могут быть принесены противность нашей вере и разногласие. Если на учениках академии объявятся долги или иные какие вины, кроме убийственных и других великих дел, то их нельзя подвергать суду до тех пор, пока не выйдут из училища, чтоб не препятствовать науке. Судят их блюститель с учителями; в случаях уголовных их берут на суд общий, но не без ведома блюстителя. Если блюститель сам будет заподозрен в каком-нибудь преступлении, то судится учителями, учитель судится блюстителем и учителями. Учителя не могут быть принимаемы ни в какую другую службу без ведома блюстителя и учителей; за долговременную и ревностную службу учители получают пенсии. Если некоторые люботрудные отроки сего драгоценнейшего сокровища, т. е. мудрости по грамматической хитрости и прочих наук свободных, как из недр земных злата, из различных диалектов писаний, особенно же словенского, эллино-греческого, польского и латинского, будут стараться изыскивать прилежно, то им за их в науках успехи, засвидетельствованные блюстителеми учителями, от великого государя будет достойное мздовоздаяние; а по окончании свободных учений будут пожалованы в приличные разуму их чины и получат за мудрость свою особенное царское щедрое милосердие. Не научившихся свободным наукам в государские чины, в стольники, стряпчие и другие, не допускать никого, кроме благородных; из неблагородных допускаются в эти чины только за учение и за явные на войне и в других государственных делах заслуги. Все ученые иностранцы, приезжающие в Россию, подвергаются испытанию в академии, и только вследствие одобрения ее принимаются в службу, не получившие же одобрения изгоняются из государства. Академия должна блюсти за тем, чтоб в вере противностей, распрей и раздоров не являлось от противно-мыслящих православной вере. Блюститель должен доносить царю о таких противниках, и последним правительство не даст состязаться с блюстителем и учителями в вере и церковных преданиях. Список именам всех новообращенных в православие должен быть отдан блюстителю, который наблюдает за их поведением, и, если кто из них пошатнется в новом исповедании, таких ссылать в дальние города, на Терек и в Сибирь. Блюститель и учителя должны также усердно заботиться о том, чтоб всякого чина духовные и мирские люди волшебных, чародейных, гадательных и всяких церковию запрещенных богохульных и богоненавистных книг и писаний у себя не держали, по ним не действовали и других тому не учили. Людям неученым польских, латинских, немецких, лютерских и кальвинских и прочих еретических книг у себя в домах не держать; не читать их за неимением довольного рассуждения и чтоб не было сомнений в нашей вере; нигде никому не иметь споров по этим книгам и не представлять предлогов; есть такой обычай у прелестников: заведут спор да и скажут, что они это делают не потому, что сомневаются в вере и церковных преданиях, но просто для наукотворного состязания. Такие еретические книги жечь или приносить к блюстителю и учителям. Если какой-нибудь иностранец или русский обвинен будет в хуле на православную веру, то отдается на суд блюстителю и учителям, и если обвинение окажется справедливым, то преступник подвергается сожжению. Если какой-нибудь пришлец был прежде восточной веры, а потом примет веру римскую или лютерскую, кальвинскую или другую какую-нибудь ересь, такой должен быть предан сожжению; если же кто-нибудь прежде был римской веры, а потом принял лютерскую, такой должен быть наказан градским судом и сослан в ссылку. Государственная вивлиофика навеки предается в сохранение блюстителю училищ и учителям. Издержки построения училища принимает на себя казна.
устраивается для поддержки православия, которое не находит для себя этой поддержки на Востоке. Но здесь надобно поступать с величайшею осторожностию, ибо наука., училище, учителя вместо поддержки православию могут нанести ему удар, надобно, следовательно, набрать учителей испытанного православия, и за учителями обращаются к вселенским патриархам, главным блюстителям православия. Но этого мало: православие окружено опасностями, люди, враждебные ему, люди римской, лютерской и кальвинской веры беспрестанно являются в Москву, их много в службе великого государя, прелестники будут действовать против православия, не разбирая средств, православию нужно бороться с ними неусыпно, и главным орудием для этой борьбы будет академия. Она уполномочена следить за всеми движениями врагов и бить всполох при первой опасности. Московская академия по проекту царя Феодора - это цитадель, которую хотела устроить для себя православная церковь при необходимом столкновении своем с иноверным Западом; это не училище только, это страшный инквизиционный трибунал: произнесут блюстители с учителями слова: "Виновен в неправославии" - и костер запылает для преступника. И при царе Феодоре, как после при брате его Петре, наука призывалась с практическою целию: разница в том, что при Феодоре она призывалась преимущественно на служение церкви, а при Петре - на служение государству.
радость, по тогдашнему выражению, была непродолжительна: царица Агафия умерла родами (14 июля). Польский автор не раз уже приводимого описания московской смуты 1682 года очень лестно отзывается о покойной царице, говорит, что она, будучи польского происхождения, много добра принесла царству Московскому, уговорив мужа снять позорные женские охабни, которые должны были носить ратные люди, бежавшие с поля сражения; по ее влиянию начали в Москве волосы стричь, бороды брить, сабли и кунтуши польские носить, школы польские и латинские закладывать, велено вынести из церквей образа, которые каждый прихожанин приносил и считал своими, перед ними исключительно молился и зажигал свечи, а другим не позволял. Эти поступки, продолжает автор, хвалили люди, принадлежавшие к партии царя Феодора, напротив порицали приверженцы Матвеева, говоря, что царь скоро введет ляцкую веру и, женясь на польке, будет так же вести себя, как Дмитрий Самозванец, женившись на Марине Мнишек.
происхождения (14 февраля 1682 года), но через два месяца с половиною после этого брака, 27 апреля, Феодор скончался на двадцать первом году от рождения.
Возмужание царя, устранение Милославских, приближение Языкова, Лихачевых, а потом Апраксиных должны были иметь влияние на судьбу двух знаменитых деятелей прежнего царствования - Никона и Матвеева. Мы оставили Никона в монастыре Кирилла Белозерского, где он был гораздо более стеснен, чем в Ферапонтове. Но в Москве и в самом дворце нашлась у него сильная заступница: то была тетка царская, Татьяна Михайловна, старшая летами из особ царского семейства, благочестивая и тем более влиятельная. Царевна Татьяна была всегда привязана к Никону и теперь, воспользовавшись обстоятельствами, ослаблением влияния Милославских и Хитрово, начала внушать племяннику, как нехорошо с его стороны мучить в тесном заключении человека, оказавшего такие важные услуги всем им во время морового поветрия. Понятно, что в природе и в памяти Феодора царевна не могла найти сопротивления своим намерениям. По ее указанию государь начал ездить в недостроенный Воскресенский монастырь (Новый Иерусалим), пленился местоположением, величественным, затейливым планом и не щадил издержек для довершения построек. Естественно, что в местах, где все напоминало Никона, а напоминало только с хорошей стороны, царь не мог забыть о нем. Он предложил патриарху перевести Никона в Воскресенский монастырь, но встретил в Иоакиме сильное сопротивление. Иоаким, очень ревнивый к своей власти и вследствие этой ревности имевший врагов, не мог допустить в соседство к Москве, к царю человека, продолжавшего называть себя патриархом, способного иногда смиряться при ударе, но сейчас же готового поднять голову, как только гроза миновала. Нельзя не вспомнить о слухах, ходивших между современниками, перешедших и к потомкам, которые не считали их вздорными. Есть известие, что Симеон Полоцкий, не уживавшийся с Иоакимом, хотел употребить Никона орудием для его удаления и уговаривал своего царственного ученика установить в России четырех патриархов на местах четырех митрополитов, в Новгороде, Казани, Ростове и Крутицах, послать Иоакима патриархом в Новгород, а Никона возвратить в Москву и назвать папою. Каких слухов не распространяли тогда и каким слухам не верили! Но и без подобных слухов Иоаким имел сильные причины не желать возвращения Никона в Воскресенский монастырь, а отказ дать свое согласие на это мог быть выражен очень благовидным образом: "Свержен он не нами, а великим собором и вселенскими патриархами: мы не можем возвратить его без их ведома; впрочем, государь, буди твоя воля", - говорил Иоаким царю. Созван был собор для решения этого дела, но собор ничего не решил; председатель собора был против, да и между другими отцами не легко было найти приверженцев Никона. Царю осталось утешить заточника собственноручным письмом.
как поминать? Иоаким велел похоронить как простого монаха. Но Никон и на смертном одре не считал себя простым монахом, не думал отказываться от патриаршества. В последнем письме своем к братии Воскресенского монастыря он называет себя патриархом; в этом письме Никон уведомляет о своей тяжкой болезни, приковавшей его к постели: "А милость великого государя была, что хотел меня из бедности взять, по вашему челобитью, и писал жаловал своею рукою, а ныне то время совершилось, а его милостивого указу нет, умереть мне будет внезапу. Пожалуйте, чада моя, не попомните моей грубости: побейте челом еще о мне великому государю, не дайте мне напрасною смертию погинуть, моего житья конец приходит". Воскресенские монахи подали это письмо государю; он показал его патриарху, другим архиереям, умоляя их согласиться на переведение умирающего. Наконец согласились. Никона взяли из Кириллова монастыря, с большим трудом довезли до реки Шексны, где посадили на струг и повезли Шексною, а потом Волгою к Ярославлю. Когда доплыли до Толгского монастыря, Никон, чувствуя крайнее изнеможение, велел пристать к берегу и приобщился. После этого струг был введен из Волги в реку Которость: здесь Никон умер 17 августа 1681 года, 75 лет от рождения. Тело привезли в Воскресенский монастырь, где похоронили с большим торжеством, в присутствии царя.
Конечно, не плачевные челобитные и ловкие оправдания Матвеева, а перемены придворных отношений были причиною тому, что участь и пустозерских заточников в одно время с участью Никона, именно в 1680 году, была облегчена: их перевели в Мезень. Облегчение было не очень велико, если судить по новым жалобам Матвеева: "А и на Мезень велено нас переволочь от Пустозерского и горькослезного места, от моря к тому же пустому морю, за тою ж теснотою и стражею темничною, - писал Матвеев государю, - а и на Мезени нам тунедателей нет; жалованья дано 150 рублей, и того будет на день нам и сиротам нашим по три денежки, а на одежду нам твоего государевого милостивого указа нет. А и противникам церковным, которые сосланы на Мезень, Аввакума жена и дети, и тем жалованья на день по грошу на человека, а на малых но три денежки, а мы не противники ни церкви, ни вашему царскому повелению; плачу, что ветхий сединою, древен работами сверстан кормом с единолетним". В конце 1681 года царь Феодор помолвлен на Апраксиной, которая, как говорят, была крестница Матвеева. Первым делом невесты царской было - бить челом жениху о крестном, и в первых числах января 1682 года в Мезень приехал капитан Лишуков с указом объявить Матвееву и сыну его, что царское величество, рассмотря их невинность и бывшее на них ложное оклеветание и милосердуя о них, указал их из-за пристава освободить, московский их двор, подмосковные и другие вотчины и пожитки, оставшиеся за раздачею и продажею, возвратить, сверх того пожаловал им государь новую вотчину в Суздальском уезде - соло Верхний Ландех с деревнями, 800 дворов крестьянских, и указал отпустить их из Мезени в город Лух, где ждать им нового указа. Но этого указа они уже не дождались от Феодора.